Средневековые авторы черпали знания о Сфинксе из «Библиотеки» Аполлодора и «Эдипа» Сенеки. Поэтому неудивительно, что для Андреа Агатти (1491– 1550) Сфинкс – воплощение невежества, для Эдмунда Спенсера (1552—1599) – символ инквизиции, а для Бенджамина Джонсона (XVII век) – «вечный враг любви и красоты, заманивающий их в свои ловушки». Лишь Фрэнсис Бэкон считает Сфинкса символом науки и знания.
Греки, ассоциировавшие Сфинкса с душевными болезнями и смертью, создали несколько легенд, подтверждающих эту его репутацию. Вот отрывок из истории царя Эдипа: «Город Фивы страдал от чудовища, нападавшего на путников. Имя ему было Сфинкс. У него было туловище льва, голова и грудь женщины. Сфинкс лежал на придорожном камне и останавливал каждого, кто проходил мимо, предлагая ему отгадать загадку. Пройти мимо него могли только те, кто отгадывал, остальным суждено было умереть. Никто так и не сумел дать правильный ответ, и все погибли. Эдип не испугался рассказа и направился к Сфинксу, который спросил его: „Кто утром ходит на четырех лапах, днем – на двух, а вечером – на трех?“ Эдип ответил: „Человек, который в детстве ползает на четвереньках, в зрелом возрасте – на двух ногах, а в старости – с посохом“. Сфинкс был побежден и убрался восвояси».
В трагедии Софокла «Царь Эдип» со времени победы над Сфинксом до того момента, как Эдип становится царем Фив, проходит 20 лет. Такой же период разделяет его от невольного убийства своего отца до женитьбы на собственной матери – двух событий в жизни Эдипа, предсказанных дельфийским оракулом. Эдип пытается узнать имя убийцы царя Лая, его отца, и спрашивает у Креона, почему жители Фив так и не провели расследование, на что тот отвечает: «Сфинкс разучил нас думать о прошлом и заставил обратиться к насущным нуждам». Другими словами, Сфинкс – символ забвения, враг истины и памяти. По крайней мере, со времен Софокла Сфинкс и душевные болезни стали в представлении европейца нераздельными. В средневековой литературе, философии, теологии и психологии Сфинкс символизирует «чудовищные силы разрушения мысли, речи и рассудка».
Книга Фрэнсиса Бэкона «Сфинкс, или Знание» посвящена описанию борьбы Знания и Невежества. Для него знание – неисследованная страна, загадка, требующая разрешения. Знание может стать мучительным и опасным для человека, не готового принять его. Сфинкс у Бэкона – олицетворение «разрушительной одержимости», охватывающей человека, стремящегося к знаниям, символ «жизненной необходимости подхода к ним с холодным рассудком». Вот отрывок из книги Бэкона: «Знание в руках невежественного и неумелого человека, без преувеличения, становится чудовищем. Знание многогранно и может быть применено по-разному. У него лицо и голос женщины – олицетворение его красоты. У знания есть крылья, потому что научные открытия распространяются очень быстро, невзирая на границы. Острые и цепкие когти нужны ему для того, чтобы аксиомы и аргументы проникли в человеческое сознание и накрепко удерживались в нем, так, чтобы от них нельзя было избавиться. И если они неправильно поняты или использованы, они приносят беспокойство и мучения тем или иным путем и в конце концов просто разрывают сознание на куски». Взгляд Бэкона на Сфинкса – очень близок греческому. Отношение Бекона к знанию сродни отношению Эдипа к Сфинксу.
Современник Бэкона Михаэль Майер развивает его аллегорию. Майер советует любому здравомыслящему человеку не забывать о том, что истина постигается путем преодоления многих ошибок и ошибки эти всегда мучительны: «Это то, что философы древности пытались сказать нам, говоря о Сфинксе». Для Майера Сфинкс – символ «труднодоступности и запутанности искусства философствования» не только для фивян, но и для египтян задолго до них. Сфинкс загадывает загадки, стоя перед «вратами философии», и «не вредит тем, кто проходит мимо; того же, кто, считая себя мудрым и достойным, пытается отгадать загадку, в случае неудачи ждет разрушение: его сердце будет разорвано сомнениями и он потеряет рассудок – таков смысл философии, и тот, кто понимает его, поймет и меня».
С восприятием Сфинкса Бэконом и Майером хорошо согласуется фраза Георга Фридриха Гегеля, произнесенная два столетия спустя: «Человеческая голова на зверином теле олицетворяет Разум, возвышающийся над Природой, который, однако, не в состоянии полностью оторваться от своей связи с ней».
В поэме Ральфа Эмерсона «Сфинкс» (1841) автор излагает свое видение философского смысла встречи человека с этим загадочным существом. Эмерсон повторяет сюжет трагедии о царе Эдипе: Сфинкс останавливает странника и загадывает ему загадку и, если тот дает правильный ответ, исчезает. Впрочем, поэма Эмерсона – больше чем повторение истории Эдипа. Его постаревший, почти глухой Сфинкс с дряхлыми крыльями так и не встретил человека, способного понять истинный смысл связи человека с природой. Загадка – в самом Человеке, и с ним устами Сфинкса говорит сама Природа. Путешественник-поэт легко дает верный ответ, потому что видит мир не только глазами, но и душой. Сфинкс символизирует разум поэта, стремящийся слиться с его душой, разум, страдающий, будучи оторванным от души. Его жилище – мятущееся сознания поэта.
Удивительно то, как охотно новеллисты XIX и XX веков подхватили идею о том, что Сфинкс обретает реальность лишь в человеческом разуме. В одноименном рассказе Эдгара По Сфинкс существует только в воспаленном воображении человека, одержимого ужасом перед смертью от холеры. В главе романа «Моби Дик» Германа Мелвилла, названной «Сфинкс», не фигурирует сам Сфинкс – его образ возникает в сознании капитана Ахаба, когда тот видит поднимающуюся из океана голову кита. В «Сфинксе» Оскара Уайльда поэту чудится «любопытная кошка с „пестрыми“ глазами и золотыми ресницами», лежащая в углу комнаты на китайском коврике, иными словами, домашний Сфинкс – олицетворение охвативших сознание поэта разрушительных чувственных грез. А в «Машине времени» Герберта Уэллса слепой и больной Белый Сфинкс служит символом племени каннибалов, в которых превратился род человеческий.
Фрэнсис Бэкон посеял ветер. Пожинать же бурю приходится современным поколениям. Символы, заключенные в образе Сфинкса, не были оставлены без внимания Зигмундом Фрейдом (1856—1939). В «Толковании сновидений» Фрейд утверждает, что «судьба царя Эдипа волнует нас только потому, что на его месте мог бы оказаться любой из нас». Он высказывает мысль о том, что «легенда о царе Эдипе возникла из первобытных сновидений, содержавших подсознательное желание ребенка вступить в половые отношения с родителями, появляющееся с началом полового созревания». Другими словами, история Эдипа, по Фрейду, отражение сна о половом контакте с матерью. Однако в таком объяснении эдипова комплекса нет упоминаний о Сфинксе. Зато ученики Фрейда извлекли Сфинкса из человеческого подсознания на свет божий.
Для Марка Канцера Сфинкс – воплощение «загадок полового акта и таинства рождения», которые разрешил Эдип. Жорж Девере считает, что победа Эдипа над Сфинксом «представляет собой одновременно гетеросексуальную и гомосексуальную победу и акт триумфа». Подобные мысли кочуют из статьи в статью вплоть до наших дней.
В статье «Фрейд и человеческая душа» (1983) Бруно Беттельхейм предлагает читателю собственное прочтение мифа об Эдипе: «Поскольку известно, что Сфинкс знал огромное количество загадок, следует полагать, что загадка, данная Эдипу, предназначалась именно ему». Он далее пишет: «Очевидно, что Эдипа, над которым довлели последствия травмы, более чем других волновали проблемы хождения и символы способов передвижения, к которым прибегают люди разных возрастов; будучи уже взрослым юношей, все еще ползающим на четвереньках, он гораздо больнее, чем какой-нибудь малыш, осознает свою неспособность встать на ноги. История встречи со Сфинксом подчеркивает, что ответ на загадку жизни – не просто человек, а каждый из нас».
В психоаналитике Сфинкс предстает довольно полезным чудовищем, заинтересованным во благе тех, кто с ним соприкасается. Зная о страстном желании Эдипа ходить и о том, что невозможность этого связана с нанесенной ему в детстве травмой, Сфинкс, как любой чего-то стоящий психоаналитик, не просто задает Эдипу наводящие вопросы, но и подталкивает его к правильным ответам.